Хосок открывает дверь и медленно спускается по узкой лестнице вниз. В подвале значительно холоднее, чем в доме, поэтому он невольно ёжится.
      — Ну как, скучал? — громко спрашивает он, включая свет. Под потолком зажигается одинокая тусклая лампочка, висящая на толстом чёрном проводе. — Проголодался?
      Юнги медленно открывает глаза. Он сидит в самом углу, а от ошейника, надетого на его тонкую шею, к стене тянется толстая массивная цепь, не позволяющая ему свободно разгуливать даже по подвалу. Её длины хватает только для того, чтобы он мог добраться до своей миски с водой и до ведра, заменяющего ему туалет.
      — Я тебе покушать принёс, — ласково говорит Хосок, подойдя к Юнги и погладив его по спутанным тёмным волосам. После этого он ставит небольшую железную тарелку с лапшой быстрого приготовления на пол.
      Юнги переводит на неё взгляд, поджимает тонкие губы и отрицательно качает головой
      — Что? — спрашивает Хосок, хмурясь. — Ты отказываешься есть то, что я для тебя приготовил?
      На сей раз Юнги даже не отвечает ему. Он просто отворачивается и замирает. А Хосока это жутко злит.
      — Отлично, — шипит он, поднимая тарелку с пола. Не говоря больше ни слова, он широко улыбается и выливает её содержимое на голову Юнги. Тот дёргается, но отползти не пытается, вероятно, уже привыкнув к тому, что за каждое неповиновение получает наказание.
      Он уже живёт в подвале целую неделю, однако так и не стал послушным. Он по-прежнему ведёт себя нагло, постоянно сопротивляется и продолжает смотреть на Хосока с презрением, словно на какую-то тварь. И это ужасно злит.
      — Надеюсь, что ты понимаешь, что больше сегодня тебе ничего не достанется, — злобно Хосок. — Сиди голодным. Я не собираюсь больше с тобой возиться и угождать тебе.
      Юнги нагло поднимает на него взгляд, полный ненависти, и на его лице появляется брезгливое выражение. Всем своим видом он явно пытается доказать Хосоку то, что ему на всё это глубоко наплевать.
      — Тварь, — невольно выдыхает тот и с силой бьёт его по лицу, заставляя упасть на пол. — Не смей смотреть на меня свысока.
      После этого он практически сразу начинает жалеть о том, что проявил такую жестокость: всё-таки, он ещё не привык причинять людям боль. Тем не менее, ему жутко хочется доказать Юнги своё превосходство, заставить его слушаться и доказать, что он лучше, сильнее и, конечно же, главнее.
      — Ещё раз такое повториться, и я за себя не ручаюсь.
      Юнги возится, пытается встать, упершись руками в пол. И когда он поднимает взгляд, в нём снова отчётливо читается отвращение и ненависть. Он словно пытается продемонстрировать, что Хосок для него ничего не значит.
      Просто пустое место, но зато он, Юнги, намного выше и, без всякого сомнения, идеальнее.
      По мнению Хосока, подобное поведение для омеги непозволительно. Его уже едва не трясёт от злости, и он, шумно втянув воздух носом, подходит к Юнги ближе и, не думая долго, грубо пинает его ногой в бок.
      — Я предупреждаю тебя в последний раз. Шавка не имеет права огрызаться на своего господина.
      Юнги беззвучно смеётся. Он с трудом поднимается с пола, а потом отвешивает Хосоку слабую пощёчину. Она практически не причиняет боли: всю неделю Юнги очень плохо ел, поэтому сейчас у него, без всякого сомнения, очень мало сил. Но для Хосока это служит последней каплей. Его терпение кончается.
      — Сука, — рявкает он и, схватив Юнги за волосы, несколько раз бьёт головой об стену. — Сука, сука, сука.
      Тот слабо дёргается, пытается царапаться, но Хосока это не останавливает. Наоборот, он только сильнее злится, окончательно теряя над собой контроль.
      — Если ты не желаешь мне подчиняться, то, обещаю, я сломаю тебя, — рычит он. — Я собирался тебе помочь, хотел сделать твою жизнь хорошей, но ты оказался неблагодарной тварью.
      Когда он отпускает его, Юнги безвольно падает на пол и замирает. Его тело слабо подрагивает, а по виску стекает струйка крови.
      Хосок испытывает жалость, смотря на него. Он ловит себя на мысли о том, что ему стоило бы остановиться, снова стать милым и добрым, но он, одёрнув себя, снова пинает Юнги. На сей раз удар приходится в живот, и на миловидном личике появляется гримаса боли. Из глаз Юнги катятся слёзы, смешиваясь с кровью, но он даже не пытается их вытереть.
      — Я раздавлю тебя, словно букашку, — шепчет Хосок, наклоняясь. — Так что в твоих же интересах подчиниться мне. Будешь вести себя хорошо — получишь вознаграждение. Нет — останешься тут, и я продолжу над тобой издеваться.
      Юнги никак не реагирует. Он только закрывает глаза и продолжает лежать неподвижно.
      — Ты понял? — рявкает Хосок злобно. — Ты всегда должен отвечать, когда я с тобой говорю.
      Но Юнги по-прежнему игнорирует его.
      — Как же я ненавижу тебя, — рявкает Хосок. — Бесполезное создание.
      Он снова пинает его, а потом, плюнув ему в лицо, уходит из подвала. В последнее время встречи с Юнги начали сильно его нервировать. Хосок не привык быть грубым и обращаться с кем-то так плохо, но Юнги всеми своими действиями его буквально вынуждает становиться самым настоящим чудовищем и, переступив через себя, причинять боль.
      "Как же так? — устало думает Хосок, опускаясь на диван. Он прячет лицо в ладонях и шумно вздыхает. Ему до сих пор не по себе от того, что он только что вытворял в подвале. — Почему я становлюсь таким? Почему он просто-напросто не может делать всё так, как я ему говорю. Он же просто раб, неужели, он этого не понимает?"
      Хосок уже начинает всерьёз задумываться над тем, действительно ли ему нужен Юнги, ведь, по сути, особой пользы от него нет. Он даже отдельно не похож на нормального омегу, и Хосок не представляет, каким образом это можно изменить.
      "Я ему уже столько раз говорил о том, что ему необходимо делать. Почему он меня не слушает. Почему, почему, почему?" — размышляет он.
      Юнги — это его головная боль, заноза в заднице. Он только отнимает у него время, деньги и нервы. Хосок же так ничего и не получает за то, что заботится о нём, кроме регулярного грубого секса. В остальном же, Юнги полностью бесполезен.
      "Он годен лишь для того, чтобы его трахать, — понимает Хосок. — Просто никчёмная подстилка".
      Чтобы успокоиться, он включает телевизор. На экране появляются альфа и омега: это сразу становится понятно по тому, что один из них высокий, накачанный и, без сомнения, сильный, а второй болезненно худой и миловидный. Омега слабо улыбается, а потом осторожно подходит к альфе и обнимает его.
      — Я скучал, — шепчет он, трясь об него щекой, а у Хосока в этот момент настроение ухудшается только сильнее.
      Альфа громко хмыкает, а потом отпихивает от себя омегу и бьёт его по лицу так, что тот падает на пол, тихо вскрикнув.
      "Ублюдок, — сразу же проносится в голове у Хосока. Впрочем, он практически сразу же понимает, что сам поступает с Юнги не намного лучше. — Но я хоть бью его за дело".
      Омега съёживается на полу, прижимает к покрасневшей щеке крошечную ладошку и хнычет. Он, не поднимая на альфу взгляд, бормочет:
      — Ударьте меня ещё раз, хозяин. П-пожалуйста. Я ваша вещь.
      Хосоку обидно и ещё очень сильно завидно, потому что он хочет себе такого омегу. Послушного, тихого и верного. Чтобы подчинялся беспрекословно, был милым и всегда, даже если с ним обращаются жестоко, улыбался.
      Юнги ему явно не подходит.
      Из подвала доносится грохот и железный лязг, и Хосок невольно вздрагивает. Он тихо бормочет ругательства себе под нос, после чего поднимается с дивана.
      "Что он там делает вообще? — спрашивает он себя, направляясь обратно в подвал. — Как же я устал от него".
      Когда он спускает вниз, то обнаруживает, что Юнги зачем-то стучит своей железной миской из-под воды о стену, а на полу неподалёку валяется опрокинутая старая тумбочка, которую Хосок когда-то нечаянно сломал.
      — Какого хуя ты творишь? — грозно спрашивает он, подходя к нему ближе.
      И тогда Юнги швыряет в него свою миску, а Хосок едва успевает увернуться.
      — Ты совсем ебанулся? — рявкает он, подскакивая к Юнги и хватая его за волосы. Тот сразу же начинает дёргаться и сопротивляться, но вырваться у него не получается. Хосок справляется с ним легко, словно с маленьким ребёнком и, ни колеблясь ни секунды, грубо швыряет его на пол, после чего в очередной раз за день пинает в бок.
      Юнги съёживается, поджимает под себя ноги и замирает, больше не шевелясь.
      — Неблагодарный ублюдок, — рычит Хосок. — Что, думаешь, что тебе не повезло с тем, что тебя купил я? Ладно, можешь уходить. Я не собираюсь больше содержать такое бесполезное существо.
      Он хватает Юнги за тощее запястье и рывком заставляет встать с пола. Вытащив из кармана ключ, он расстёгивает его ошейник и пихает в спину, вынуждая сделать несколько шагов в сторону двери.
      — Посмотрим, что именно станут делать альфы, когда заметят на улице совершенно голого и беззащитного омегу с таким привлекательным личиком, как у тебя, — говорит он злобно, снова хватая Юнги за руку и таща его за собой. Он выходит из подвала и направляется в прихожую. — Уверен, что они явно будут обращаться с тобой лучше, чем я.
      Юнги смотрит на него с удивлением, и теперь в его взгляде больше нет обычной злости и презрения. Кажется, там даже появляется лёгкий страх, однако Хосока это не успокаивает. Он открывает входную дверь и выпихивает Юнги из дома, словно провинившегося щенка.
      — Радуйся, — громко произносит он при этом. — Теперь ты свободен, как и хотел с самого начала.
      И после этого он с громким хлопком закрывает дверь, бросая Юнги на улице в полном одиночестве.

Хосок ходит по комнате, не находя себе места. Прошло уже целых полчаса после того, как он вышвырнул Юнги на улицу, и теперь, когда злость постепенно начинает проходить, он понимает, что совершил ошибку.
      "Как я мог? — думает он с ужасом. — Я не должен был так поступать. Он же там пропадёт. Чёрт, что я наделал?"
      Но с другой стороны, ему совсем не хочется, чтобы всё повторилось, и Юнги снова начал нагло себя вести, каждый раз выводя Хосока из себя.
      "Но ведь его там растерзают, — проносится у него в голове. — Он же ещё ко всему прочему совершенно голый".
      Хосок тихо воет себе под нос и, больше не колеблясь, бросается в прихожую. Он быстро суёт ноги в ботинки, надевает уличную толстовку и, схватив ключи с тумбочки у входа, выходит на улицу. Заперев дверь, он принимается оглядываться по сторонам и с раздражением понимает, что Юнги нигде нет поблизости.
      "Он действительно куда-то ушёл, — думает Хосок с отчаянием. — Почему этот идиот просто не посидел где-нибудь рядом с моим домом и не подождал того момента, когда я разрешу ему вернуться?"
      Он чувствует себя самой настоящей тварью, едва ли не зверем. На глаза от ужаса сложившейся ситуации наворачиваются слёзы, и Хосок, злясь на самого себя, поспешно вытирает их рукой.
      — Юнги, — вскрикивает он. — Эй, Юнги.
      Он принюхивается, надеясь учуять его сладкий запах, но у него не получается, и тогда Хосок, наугад выбрав направление, срывается с места. Он снова и снова повторяет имя Юнги, надеясь на то, что тот всё-таки сам выйдет к нему, когда услышит, и бежит по улице, стараясь не натыкаться на малочисленных прохожих.
      "С ним точно что-то случилось, — думает он с отчаянием. — Его кто-то наверняка поймал".
      Хосоку даже думать не хочется о том, что могло уже случиться с Юнги. Он просто надеется на то, что у него ещё получится отыскать его живым и помочь.
      "Я чудовище, — думает он. — Я не должен был обращаться с ним так плохо, я не должен был выбрасывать его на улицу. Он ведь такой слабый и точно пропадёт без меня".
      Только сейчас до него начинает доходить то, что омеги — это всё-таки не вещи, а тоже люди. И Юнги, выросший не в специальном приюте для омег, где их дрессировали с самого раннего детства, вёл себя нормально, когда отказывался повиноваться и сопротивлялся, ведь ему не прививали с самого раннего детства то, то он является рабом.
      "Я обещал, что не причиню ему вреда, — вспоминает Хосок. — Я говорил, что ему будет у меня хорошо. Но я с самого начала относился к нему, как к игрушке, а не как к живому существу. В его поведении не было ничего странного. Я такая тварь".
      Примерно через час поисков он уже отчаивается отыскать Юнги. Часто дыша, он добирается до ближайшей лавки и устало опускается на неё. Ноги нещадно горят и болят после того, как он так долго бегал.
      Ему тяжело и очень грустно. Осознание того, что он теперь, скорее всего, больше никогда не сможет увидеть Юнги, наваливается на него неподъёмным грузом, снова вышибая из глаз предательские слёзы.
      Хосок прячет лицо в ладонях и шумно втягивает воздух носом. Сердце в груди бьётся очень быстро, и ему кажется, что оно сейчас просто-напросто не выдержит и остановится.
      Но внезапно ему удаётся учуять очень слабый знакомый аромат. Вздрогнув, Хосок принимается оглядываться по сторонам и принюхивается. Наконец, ему удаётся более-менее точно определить направление, в котором находится Юнги, и он бегом бросается туда.
      Он находит его в окружении нескольких здоровенных накачанных альф.
      — Да не рыпайся ты так, тварь, — говорит тот, кто пытается удержать вырывающегося Юнги. — Минсок, врежь ему как следует, чтобы он угомонился.
      Альфа, которого назвали Минсоком, сразу же грубо бьёт Юнги по лицу кулаком. Тот дёргается, замирает на несколько секунд, а потом с новой силой принимается вырываться.
      — Дерзкая мразь попалась, — хмыкает третий альфа. — Или же ты его просто недостаточно сильно ударил?
      — Блять, Сычоль, — возмущается Минсок. — Ты что, думаешь, будто бы я буду жалеть омегу?
      Хосоку становится дурно, когда он видит всё это. Он понимает, что у него не получится справиться с этими альфами, однако бросить Юнги он не может.
      — Эй, а ну оставьте его в покое, — громко произносит он, приближаясь к ним. — Это мой омега.
      — Хуёво ты следишь за своей дыркой, — смеётся Сычоль и тожё бьёт Юнги по лицу. — Я своему не позволяю даже разговаривать со мной, а твой посмел убежать.
      — Я попросил вас отпустить его, — повторяет Хосок твёрдо. — Верните мне моего омегу.
      — Ты его проебал, — альфа, держащий Юнги, швыряет его на землю и пинает ногой в живот. — Теперь это наша шлюха.
      — Джичу дело говорит, — кивает Минсок. — Он теперь наш, потому что мы нашли его.
      Юнги смотрит на Хосока с удивлением. На его влажном от слёз и крови лице появляется слабое подобие улыбки, а потом он начинает ползти к Хосоку, цепляясь тонкими пальцами за асфальт. Тот, смотря на это, нервно сглатывает, а Джичу тем временем подходит к Юнги и грозно произносит:
      — Куда это ты собрался, куколка? — и прежде чем Хосок успевает что-либо сделать, он грубо наступает Юнги на руку. Слышится треск, и Хосоку в этот момент кажется, что что-то внутри него обрывается.
      — Что вы делаете? — вскрикивает он и, подскочив к Джичу, со всей силы бьёт его кулаком в челюсть.
      После этого он сразу же переключает внимание на Юнги. Упав рядом с ним на колени, он осторожно принимается гладить его по спутанным волосам, шепча слова утешения.
      — Всё будет хорошо, — бормочет он. — Не волнуйся, теперь я рядом, и тебе не причинят вреда.
      — Эй, а парень совсем охуел, — слышит он, а потом чужие руки хватают его за капюшон толстовки и оттаскивают от Юнги. — Ты что, ради сраного омеги готов калечить других людей? Это же тупая тварь.
      — Я ничего другого от этого уёбка и не ожидал, — Сычоль брезгливо сплёвывает на землю. — Он с самого начала слишком рьяно пытался защищать свою дырку.
      — Как же меня тошнит от таких мразей, — злобно ворчит Джичу. — Просто, блять, хочется им шею свернуть.
      Он подходит к Хосоку, продолжая говорить:
      — Что, сука, жизнь какой-то сраной подстилки для тебя важнее благополучия других людей?
      — Он тоже человек, — рявкает Хосок, начиная сопротивляться.
      Альфы принимаются смеяться, а потом Минсок грубо пихает Хосока в спину, заставляя упасть на землю. Тот пытается подняться, но кто-то наступает ему на спину.
      — Омеги — это не люди, парень, — голос принадлежит Сычолю. — Это просто тупые безмозглые существа, созданные для того, чтобы мы их ебали.
      — Нет, — возражает Хосок злобно. Он и сам недавно придёрживался подобного мнения, но сейчас отчётливо понимает, насколько сильно заблуждался. Он видит, как дрожит от боли на земле Юнги, как он слабо дёргается и пытается отползти от альф даже со сломанной рукой, и от ужаса его начинает тошнить.
      "Я должен ему помочь, я должен его спасти, — думает он. — Но как?"
      — Только конченые идиоты жалеют этих тварей, — продолжает Сычоль. — А нормальные люди поступают с ними вот так.
      Кто-то грубо дёргает Хосока за волосы, поднимая над землёй, и он видит то, как Сычоль подходит к дрожащему Юнги, пинком заставляет его перевернуться на спину, а потом, расстегнув свои джинсы, принимается мочиться ему на лицо.
      — Прекрати, — вскрикивает Хосок. — Не смей трогать его.
      — А ты, судя по всему, никогда эту тварь не наказывал, — подаёт голос Джичу. — Поэтому-то он и сбежал. Ты не показал ему свой авторитет. В его глазах ты просто тряпка, которую легко можно обмануть.
      — Чмо, — поддакивает Минсок. — Кстати, ребят, можно я омегу первым выебу?
      — Я его первым нашёл, так что и ебать тоже первым буду я, — сразу же подаёт голос Джичу. — К тому же, ты из нас самый младший.
      — Этой шлюхи на всех хватит, — перебивает их Сычоль. — Все его переебём и не по одному разу, не волнуйтесь.
      — Только попробуйте, — взвизгивает Хосок. — Оставьте его.
      — Пасть заткни, — Минсок принимается громко смеяться. Он отпускает волосы Хосока и, когда тот падает на землю, пинает его в лицо. — Мы будем использовать подстилку так, как захотим.
      Боль оглушает Хосока на несколько секунд. Он замирает на земле, тихо вскрикнув, но потом, когда приходит в себя, решительно поднимается. Джичу тем временем подходит к Юнги и принимается раздеваться.
      — Отойди от него, — рявкает Хосок, подбегая к нему и пытаясь снова ударить. Ему не позволяют это сделать, и уже совсем скоро он в очередной раз оказывается прижатым к земле.
      — Связать ему руки или сломать? — спрашивает Сычоль громко. Впрочем, он практически сразу же сам отвечает на свой вопрос: — Пожалуй, лучше связать. Если ему будет больно, то он не сможет насладиться тем, как мы будем насиловать его шлюху.
      Остальные альфы принимаются смеяться, а Хосок отчаянно дёргается, пытаясь вырваться. Он не верит в то, что всё это происходит в реальности, не желает признавать того, что Юнги сейчас будет больно и тяжело, а он ничем не сможет ему помочь.
      Он сейчас беспомощен и совершенно бесполезен. Он не может даже помочь в трудную минуту важному для него человеку.
      Самое настоящее ничтожество.
      Сычоль связывает ему руки ремнём, а Джичу тем временем грубо раздвигает ноги Юнги в стороны и небрежно принимается разрабатывать его анальный проход пальцами.
      — Узенький совсем, — удивлённо говорит он. — Похоже, этот чувак его даже не трахал.
      — Целка, что ли? — восторженно интересуется Минсок. — Вот это да.
      — Зачем вообще держать дома омегу, если его не трахать? — хмыкает Джичу. — Особенно такого. Парень, как я погляжу, совсем тупой: омег жалеет, держит у себя ущербного и даже не использует его.
      — Он не ущербный, — рявкает Хосок. — Не смейте так о нём говорить.
      — А ты что-то нам сделаешь, если мы ослушаемся? — принимается сюсюкать Сычоль. — Поплачешь, наверное? Или ручками своими связанными подёргаешь, да?
      Он, смеясь, бьёт Хосока кулаком в живот, заставляя согнуться пополам, а потом довольно заявляет:
      — А вот мы, если ты не заткнёшься, можем тебе навредить, понял?
      Хосок с трудом кивает. После удара тошнота становится ещё сильнее, и ему кажется, что его сейчас вырвет.
      "Юнги, — проносится у него в голове. — Я должен помочь, я должен..."
      А Джичу тем временем уже пристраивается у Юнги между ног. Он с довольным видом трётся о его промежность, шумно дыша и тихо постанывая. Лицо Юнги искажается от ужаса, и он совсем слабо дёргается, но больше не сопротивляется. Даже ноги не пытается сдвинуть.
      — Смотри, парень, вот именно для этого омеги и были созданы, — с этими словами Джичу толкается вперёд, проникая в Юнги и заставляя его дёргаться. Выждав совсем немного, он начинает двигать бёдрами, постепенно ускоряясь.
      — Не надо его мучить, пожалуйста, — стонет Хосок жалобно. — Лучше надо мной издевайтесь.
      Ему, конечно, страшно предлагать альфам подобные вещи, но позволить им причинять боль Юнги он не может. Невероятно сильное чувство вины прибавляет храбрости, поэтому он решает принести себя в жертву, чтобы хоть как-то помочь.
      Ведь он не может быть бесполезным. Не должен.
      — Нет, — отвечает Сычоль. — Ты будешь смотреть.
      — Так мы сделаем плохо и тебе, и твоей подстилке, — поддакивает Минсок и противно смеётся.
      Хосоку плакать хочется, когда он видит искажённое от боли лицо Юнги. Ему кажется, что внутри него сейчас что-то умирает, и от этого ему становится очень тяжело, словно кто-то безжалостно рвёт ему душу тупым ножом.
      — Юнги, — шепчет он дрожащим голосом. — Всё будет хорошо.
      — Он ещё своей шлюхе имя дал, — смеётся Сычоль. — Я своего омегу зову просто сукой или тварью.
      Джичу тем временем принимается двигаться быстрее, буквально вдалбливаясь в хрупкое тело Юнги. Слышатся громкие и омерзительные шлепки, и Хосоку начинает хотеться зажать уши руками. Он жмурится, однако Сычоль отвешивает ему болезненную пощёчину.
      — Смотри, — приказывает он и дёргает Хосока за волосы. А у того просто-напросто не остаётся иного выбора, кроме как смотреть на то, как Джичу издевается над Юнги.
      "А ведь я тоже его насиловал, — думает Хосок с ужасом. — Блять, какое же я чудовище".
      Он чувствует, как по щекам медленно текут слёзы, и мечтает умереть, потому что чувство стыда и отвращение к самому себе становятся просто невыносимыми.
      — Прости, — шепчет он сбивчиво. — Прости, прости, прости.
      Юнги слегка поворачивает голову к нему и, кажется, пытается изобразить на лице улыбку. Впрочем, получается у него крайне плохо, и от этого зрелища Хосоку выть хочется во всё горло и биться головой о стену.
      Юнги тянется к нему здоровой рукой. Она сильно дрожит, а потом безвольно падает обратно на асфальт. Из глаз Хосока с новой силой текут слёзы, застилая всё вокруг. Он видит теперь только размытую картину, состоящую из одних нечётких пятен.
      — Юнги, — невольно срывается с его губ. — Прости меня. Я люблю тебя.
      Он пытается вырваться из рук Сычоля, отчаянно дёргается. Наконец, у него это получается, но он, не удержав равновесия, падает на асфальт. Больно ударившись, тихо стонет, а потом, немного придя в себя, старается подняться.
      Он слышит, как альфы громко смеются, и больше всего на свете сейчас хочет жестоко убить их, чтобы они сами помучились. Ему с трудом всё-таки удаётся встать и добраться до Юнги.
      — Малыш, — шепчет он, опускаясь рядом с ним на колени. — Потерпи. Я обещаю, что всё будет хорошо.
      — Меня сейчас стошнит от всего этого, — подаёт голос Джичу, продолжая активно двигать бёдрами. — Какая слащавость. Просто омерзительно.
      — Омерзителен здесь только ты, — огрызается Хосок сразу же.
      — Не смей нас оскорблять, — к нему подскакивает Минсок. Он буквально трясётся от ярости и, зарычав, пинает его в спину.
      Хосок снова падает, и на сей раз даже не пытается подняться. Тело сильно болит, и сил просто-напросто не остаётся. Он чувствует себя разбитым, буквально выпотрошенным наизнанку, а Минсок тихо смеётся.
      — Теперь, когда ты будешь нас оскорблять, будет страдать твоя ненаглядная подстилка, — радостно заставляет он. В этот момент Джичу издаёт глухой стон и, кажется, останавливается: отвратительные шлепки больше не слышны.
      — Простите, — бормочет Хосок. — Я...
      — Засунь свои извинения себе в жопу, — перебивает его Минсок. — Пара жалких слов не спасёт твоего омегу от наказания.
      В душе Хосока появляется ненависть к самому себе, потому что он понимает, что сам сейчас обрёк Юнги на новые страдания. Он тихо скулит себе под нос и крепко жмурится, мечтая умереть прямиком на месте.
      "Я тварь, — думает он. — Я не достоин жизни".
      Его уже буквально трясёт от ужаса и страха. Когда кто-то поднимает его, он плохо понимает, что происходит, и просто смотрит на то, как Минсок бьёт Юнги головой о землю. Он видит кровь, видит ужас и боль на ставшем любимым лице, и ему кажется, что он сейчас сойдёт с ума.
      Юнги трепыхается в руках Минсока совсем слабо. Он плачет, закрывает глаза, а его губы медленно двигаются, беззвучно что-то произнося. Хосоку удаётся понять только несколько слов:
      "Хозяин, простите меня".
      Сейчас ему кажется, что мир вокруг него рушится, безжалостно крошась на тысячи осколков. Он вопит во всё горло и из последних сил принимается вырываться из чужих рук, чтобы добраться до Юнги и помочь ему.
      "Это какое-то безумие, — думает он, извиваясь. — Он не должен просить у меня прощения. Почему он это делает, за что?"
      От слёз лицо сильно мёрзнет. У Хосока жутко болит и кружится голова после ударов, а тошнота так и не проходит, хоть и становится немного слабее.
      Хосок слышит недовольное ворчание, а потом кто-то в очередной раз сильно бьёт его по спине. Он падает на землю и безвольно замирает, видя, как Минсок, громко смеясь, сдавливает тонкую шею Юнги, заставляя того совсем слабо трепыхаться в своих огромных и сильных руках.
      "Сдохни, — мысленно умоляет Хосок. — Сдохни, тварь".
      Ему не хочется смотреть на то, как хрупкое и худое тело Юнги дрожит, но отвернуться он не может. Из головы как-то совсем вылетает то, что он может просто-напросто закрыть глаза.
      Хосоку очень страшно. Он привык верить в хороший исход дела, но сейчас ему кажется, что это конец. Его безграничная наивность исчезает насовсем, вытесненная жестокостью реального мира.
      Чудес никогда не было, нет и не будет.
      В реальности может случиться только плохое.
      Хосок тихо рыдает, содрогаясь всем телом, царапает непослушными пальцами асфальт, раздирая подушечки в кровь, потому что ему хочется хоть как-нибудь добраться до Юнги, чтобы помочь. Он уже не видит, что происходит: слёзы делают мир нечётким.
      — Давай его вместе выебем, — голос принадлежит Сычолю. — Прям в одну дырку.
      Эти слова приводят Хосока в чувства, словно пощёчина. Он кое-как вытирает глаза, с трудом приподнимается на руках и видит, как Минсок ложится на землю, а Юнги после этого усаживают на его член.
      — А вообще, шлюха пиздатая, — говорит Джичу. — Парень не зря бесился.
      — Шлюха всегда останется шлюхой, — усмехается Сычоль, пристраиваясь к Юнги сзади и начиная толкаться в него.
      — Прекратите, — вскрикивает Хосок в отчаянии. — Не трогайте его.
      — Мы тебя разве не предупреждали? — гадко усмехается Минсок. — Теперь твоя тварь получит ещё одно наказание. Радуйся.
      Он совершает первое медленное движение бёдрами, и Юнги, лежащий на его груди, слабо вздрагивает. Однако потом он больше ни разу не дёргается, просто безвольно обмякая, словно сломанная игрушка. Хосок же смотрит на это всё с ужасом. Он с трудом верит в то, что сейчас не спит, что весь этот кошмар, разворачивающийся вокруг — это не очередной ужасный сон, а реальность.
      "Нет, нет, нет, — проносится в его голове. — Этого просто-напросто не может быть".
      Только боль во всём теле говорит об обратном. Она медленно сводит с ума, буквально жрёт Хосока изнутри. И от неё невозможно спрятаться или убежать.
      Юнги по-прежнему лежит неподвижно, а Сычоль и Минсок одновременно двигаются, трахая его. Они шумно сопят, тихо постанывают, а Юнги даже совсем слабо не вздрагивает, и из-за этого создаётся такое впечатление, словно он умер или находится без сознания.
      Хосок пытается подняться. У него сильно кружится голова, а колени предательски подкашиваются, но ему всё-таки удаётся удержать равновесие. Он делает первый неуверенный шаг в сторону Юнги и альф и, покачнувшись, снова падает на асфальт, больно ударившись коленками. Тошнота усиливается, и он чувствует во рту отвратительный вкус подступающей рвоты.
      Гадкие шлепки, хлюпанье и стоны. Они настолько отвратительны, что Хосок больше не может их слушать.
      Он тихо скулит себе под нос, а потом его всё-таки нещадно тошнит. Поток рвоты получается настолько мощным, что некоторое её количество выходит через нос. Из-за этого Хосок немного пугается, потому что раньше с ним такого ещё никогда не случалось. Впрочем, сейчас он очень плохо понимает, что именно происходит, поэтому оценить здраво ситуацию у него не получается.
      Он просто чувствует у себя во рту кисловато-горький отвратительный привкус, ощущает на языке кусочки не до конца переваренной пищи и даже не понимает того, что его тошнит. Содрогаясь всем телом, он отплёвывается, а потом замирает, смотря на лужу рвоты перед собой без какого-либо отвращения или неприязни.
      Он видит, как еда, которую он ел недавно, плавает в слизи и желудочном соке, и осознание произошедшего приходит к нему не сразу. Только после этого он морщится и отползает в сторону от зловонной лужи, чувствуя, как его снова начинает тошнить.
      Минсок и Сычоль тем временем продолжают двигаться в Юнги. Теперь они делают это уже немного быстрее, и Хосоку становится дурно, когда он представляет, какую боль причиняют их действия. Он жмурится и старается представить, что находится в другом месте.
      Он воображает, что сидит в гостиной своего уютного и тёплого дома, на мягком диване перед телевизором. За окном уже темно, поэтому свет исходит от лампы, висящей под потолком. Телевизор включен, и на экране показывают какой-то смешной фильм.
      Ему хочется, чтобы всё это было в реальности. Чтобы сейчас он не лежал на холодном и грязном асфальте, корчась от боли и тошноты, чтобы неподалёку двое альф не насиловали его Юнги вместе, но он понимает, что это невозможно.
      И ни одна фантазия его не спасёт от жестокой реальности.
      — Хватит, — бормочет он тихо, снова сплёвывая слюну на асфальт. Во рту всё ещё стоит гадкий привкус рвоты, и Хосоку кажется, что он сейчас просто-напросто свихнётся от всего этого. — Оставьте его, не делайте ему больно.
      — Мы не собираемся жалеть тварь, — хрипло отвечает Минсок. Его голос звучит несколько иначе, чем обычно. — Мы не настолько тупы.
      И снова Хосок слышит шлепки, хлюпанье и шумное дыхание. Он не видит, что именно происходит, однако воображение услужливо рисует ему отвратительную картину, на которой Минсок и Сычоль трахают извивающегося Юнги. Они грубо вдалбливаются в его тело, а он дёргается, выгибается и дрожит. Его миловидное лицо искажено от дикой боли, а из покрасневших и опухших глаз текут крупные слёзы. Они сбегают по щекам вниз, зависают в ямочке под подбородком, а потом срываются и попадают на обнажённую грудь.
      Хосок смутно понимает, что в реальности всё происходит несколько иначе, однако его воображение продолжает рисовать именно такие картины. И они кажутся настолько дикими, настолько омерзительными и жестокими, что он, тихо взвыв, принимается рыдать, содрогаясь всем телом.
      Он плачет, захлёбываясь собственными слезами и соплями, а его память услужливо выдаёт уже другие воспоминания: он, одурманенный запахом течного омеги, врывается в комнату к Юнги и грубо насилует его, не обращая внимания на сопротивление.
      "Прости, прости, прости", — звучит в голове собственный голос, и Хосок понимает, что хочет умереть.
      Он видит Юнги, сидящего на цепи в холодном и тёмном подвале. Хрупкое и тощее тело, покрытое многочисленными синяками, ранами и засосами, слабо подрагивает, а по лицу, на котором застыло безразличное выражение, медленно течёт одинокая слеза. И это картина так пугает, что Хосоку хочется буквально биться в истерике, орать во всё горло и задушить себя самостоятельно.
      Это всё делал он. Это он издевался над Юнги. Картины, которые рисует его воображение — это всё его вина.
      Он чудовище.
      — Нет, нет, нет, — шепчет он в отчаянии. — Этого не может быть, не может.
      А потом всё вокруг заволакивает тьма, и он проваливается в забытье.

Хосок сидит в старом кресле-качалке, прикрыв глаза. Его неестественно тонкие пальцы крепко сжимают подлокотники, а ноги прикрывает тёплый плед. Тихая и плавная мелодия успокаивает, медленно обволакивая его, словно уютный кокон, и Хосок блаженно вздыхает. Он уже начинает засыпать, когда дверь внезапно открывается, и в комнату входит его брат Тэхён.
      — Хо, хватит грустить, — радостно говорит он. — Я тебе подарок принёс.
      Хосок с неохотой открывает глаза и устало смотрит на него. Он поджимает тонкие губы и ещё крепче сжимает подлокотники костлявыми пальцами.
      Прошло уже несколько месяцев после того, как Юнги жестоко изнасиловали и убили несколько альф, а Хосок до сих пор не может забыть то, что он видел в тот день. Воспоминания преследуют его, не дают спокойно жить и медленно отравляют его, сводя с ума.
      Теперь он предпочитает целыми днями сидеть в гостиной в кресле-качалке, оставшемся ещё от его дедушки, и бессмысленно смотреть на стену. С самого утра и до позднего вечера.
      Но самое главное, что после того дня Хосок перестал говорить.
      Психологическая немота.
      Тэхён стоит перед ним и широко улыбается, а у двери боязливо переминается с ноги на ногу худощавый омега с широким чёрным ошейником на шее. Он смотрит немного испуганно, однако на его лице сияет милая улыбка, благодаря которой становится ясно, что он всё-таки рад.
      — Ты в последнее время слишком много грустишь, — ласково продолжает Тэхён. — Поэтому я решил сделать тебе подарок. Это Чимин, и он будет твоим новым омегой.
      "Новым", — мысленно повторяет Хосок. Это слово причиняет дикую боль, однако он никак не демонстрирует свою печаль.
      — Сюда, — приказывает Тэхён, взмахнув рукой, и Чимин послушно подходит к нему. Он смотрит с преданностью, словно какая-то шавка, и это кажется Хосоку очень смешным.
      "Юнги таким не был, — думает он. — Юнги был человеком, а это просто бесполезная выдрессированная куколка".
      — Покажись своему новому хозяину, — говорит Тэхён. Чимин после этого осторожно садится Хосоку на колени и принимается тереться своей слегка пухленькой щекой о его лицо.
      Тэхён в этот момент довольно улыбается.
      — Вот так, хороший мальчик, — произносит он, принимаясь гладить Чимина по голове. — Я уверен, что Хо ты нравишься.
      Хосок отрицательно качает головой, кривится, после чего спихивает Чимина со своих колен. Он резко поднимается с кресла-качалки и указывает пальцем на дверь, а плед, которым были укрыты его ноги, падает на пол.
      — Эй, что случилось? — удивляется Тэхён. — Тебе не понравился Чим-Чим?
      Хосок кивает и снова указывает на дверь. Всем своим видом он пытается продемонстрировать, что желает сейчас снова остаться в одиночестве.
      В последнее время общество других людей причиняет ему дискомфорт: шум и чужие голоса его напрягают. К тому же, Хосок чувствует себя некомфортно, когда на него смотрят. Теперь, после того, что ему пришлось пережить, он может ощущать себя в безопасности только в одиночестве, потому что тогда, когда рядом никого нет, он точно знает, что его не тронут, что никто не причинит ему вреда.
      — Брат, — строго говорит Тэхён. — Тебе необходимо снова научиться жить в обществе. Ты должен стать прежним, научиться доверять людям и...
      Хосок не позволяет ему закончить: он подходит к нему и грубо зажимает его рот ладонью. При этом он смотрит так злобно, словно желает причинить Тэхёну вред.
      — Пообщайся с Чим-Чимом, — твёрдо произносит тот, отталкивая его и хмурясь. — Можешь его не бояться: это дрессированный омега, и он точно не причинит тебе вреда. К тому же, он будет понимать тебя лучше, потому что знает язык жестов.
      Хосока уже трясёт от бешенства. Он сжимает кулаки, делает несколько глубоких вдохов, чтобы хоть немного успокоиться, а потом снова подходит к Тэхёну и подталкивает его к двери.
      — Ладно, ладно, — ворчит тот. — Уже ухожу, можешь не переживать.
      Хосок после этого слабо улыбается. Злость моментально проходит, и он возвращается к своему креслу-качалке и снова садится в него, принимаясь слабо раскачиваться из стороны в сторону. Тихий скрип успокаивает, и он закрывает глаза, желая расслабиться.
      Он слышит то, как закрывается дверь, а затем и звук удаляющихся шагов, понимая, что Тэхён наконец-то ушёл.
      — Хозяин, я могу остаться? — у Чимина оказывается приятный и мелодичный голос. — Или мне лучше уйти?
      Хосок невольно вздрагивает и снова открывает глаза. Он смотрит на смущённого Чимина со злостью и раздражением, даже не скрывая своей неприязни, и тот вскоре тихо всхлипывает, поспешно отводя взгляд.
      "Это не Юнги, — проносится в голове Хосока. — Он хуже. Он намного хуже. Их даже сравнивать невозможно".
      Внешне Чимин, конечно, привлекательный: он невысокий, с красивыми тёмными волосами, пухлыми губами и слегка смуглой кожей, но Хосоку он всё равно не нравится, потому что совершенно не похож на Юнги.
      — Хозяин, — шепчет Чимин тихо. — Я могу доказать вам, что я хороший.
      Хосок тихо усмехается и снова закрывает глаза, указывая ему на дверь дрожащим пальцем. В последнее время у него постоянно дрожат руки, и с этим у него ничего не получается сделать.
      — Хозяин, позвольте, я вам всё-таки покажу, — настойчиво повторяет Чимин.
      Хосок дёргается, когда чужие пальцы принимаются расстёгивать его джинсы, но Чимин настойчиво заставляет его сесть обратно в кресло. Он прикасается к его паху рукой, принимается искусно поглаживать, однако в конечном итоге это ни к чему не приводит.
      — Хозяин, я что, совсем вас не возбуждаю?
      Хосок отрицательно качает головой, застёгивая ширинку. Он всё-таки встаёт с кресла, после чего довольно-таки грубо хватает Чимина за запястье и тащит его в сторону подвала. Там до сих пор на бетонном грязном полу валяется пустая миска из-под воды, которой раньше пользовался Юнги, и ошейник с массивной цепью, приделанной к стене.
      Хосок ёжится от холода: из-за того, что на улице холодно, в подвале стоит минусовая температура. После этого он довольно-таки грубо пихает Чимина в спину, заставляя упасть. Тот тихо хнычет, однако убежать или отползти не пытается, покорно замирая. Он смотрит испуганно, однако о пощаде не просит и даже фальшиво улыбается.
      — Делайте со мной всё, что хотите, — он пытается говорить спокойно, но дрожащий голос всё равно выдаёт его волнение. — Я готов ради вас на всё.
      "Отвратительно, — думает Хосок, кривясь. — Он действительно как безвольная кукла Беспомощный, несамостоятельный и слабый. Мерзость".
      Он подходит к Чимину и, не думая долго, пинает его в живот, заставляя упасть на пол и закашляться. Беззвучно рассмеявшись, он наклоняется и, схватив его за волосы, несколько раз бьёт головой об пол.
      "Юнги это выдержал, — мысленно говорит он. — Значит, ты тоже должен".
      Теперь ему нравится издеваться над людьми, потому что он больше не чувствует угрызений совести. Ему просто-напросто становится глубоко наплевать на чужую боль: он думает, что мучиться и страдать должен абсолютно каждый, что все те кошмары, которые пришлось перенести Юнги, должны испытать и другие люди.
      Чимин замирает, тихо плача и дрожа всем телом. Он старается сжаться, закрыться руками, но смотрит с безграничной преданностью и, хоть это и странно, доверием.
      "Тварь, — мысленно рычит Хосок. — Почему ты не вопишь и не просишь меня отпустить тебя? Почему не пытаешься защищаться? Это просто отвратительно".
      Он ещё несколько раз пинает Чимина, стараясь причинить ему как можно больше боли, а потом, схватив его за мягкие волосы, тащит к лестнице. Так и не получив сопротивления, он начинает злиться ещё сильнее: ему жутко не нравится то, что кто-то ведёт себя не так, как это делал Юнги.
      Чимин по-прежнему ведёт себя покорно, не брыкается, не пытается причинить ему боль в ответ. Он просто продолжает смотреть с любовью и преданностью, тихо скулит, когда получает новые удары, и постоянно улыбается, словно и вовсе не может проявлять других эмоций.
      — Делайте со мной всё, что хотите, — шепчет он, кашляя и дрожа всем телом. Из его глаз текут крупные слёзы, но он даже не пытается их вытереть. — Если вам этого хочется, то вы можете меня убить. Моё тело принадлежит вам.
      Хосоку выть от этого хочется, и он, не сдержавшись, в очередной раз бьёт Чимина. Тот падает на пол и замирает, не шевелясь. Если бы не тихие всхлипывания, то можно было бы подумать, что он потерял сознание или умер.
      — Я люблю вас, хозяин, — произносит он дрожащим голосом. — Вы самый лучший.
      Хосока трясёт от злости и холода. Он делает глубокий вдох, стараясь собраться с мыслями, а потом заставляет Чимина подняться, грубо дёрнув за волосы, и ставит его на колени. Полный преданности и обожания взгляд ужасно бесит, и Хосок невольно кривится, расстёгивая свои джинсы.
      "Я заставлю тебя возненавидеть меня, — думает он. — Я унижу тебя и втопчу в грязь. Я сломаю тебя".
      Последние несколько месяцев ему снится один-единственный, в котором альфы изощрённо издеваются над Юнги. Они избивают его, насилуют, режут ножом, отрывают ему конечности и вырывают внутренние органы. И так практически каждую ночь, поэтому жалость и сострадание в нём постепенно исчезают, словно их и не было никогда.
      Сейчас он действительно хочет, чтобы Чимин страдал и мучился от боли. Осознание того, что он причиняет другому человеку вред, будоражит, заставляет всё внутри него трепетать от восторга и радости.
      Хосок закрывает глаза, стараясь выбросить из головы неприятные воспоминания о Юнги. По его щеке скатывается одинокая слеза, неприятно холодя кожу, и он, тихо вздохнув, подходит к Чимину ещё ближе.
      — Хозяин, — восторженный шёпот заставляет его поморщиться, и он, нахмурившись, бьёт Чимина по лицу наотмашь, разбивая ему губу. Тоненькая струйка крови медленно вытекает из раны, стекает по подбородку, а потом падает на обнажённую грудь.
      "Тэхён хочет заменить Юнги этой тварью, — думает Хосок с отвращением. — Но его нельзя заменить. Все остальные омеги жалкие, отвратительные и мерзкие. Юнги был уникальным, в отличие от всех этих бесполезных глупых куколок".
      Чимин по-прежнему смотрит на него с преданностью и восторгом. Он периодически всхлипывает и совсем-совсем тихо скулит себе под нос. Его тело дрожит от холода, но он не жалуется.
      Хосок осторожно гладит его по голове, стараясь успокоить и отвлечь, а Чимин сразу же принимается ластиться и тереться о его руку, жалобно повизгивая, словно побитый пёс.
      "Тварь, — сразу же проносится в голове Хосока. — Тварь, тварь, тварь, тварь".
      Он широко улыбается, обнажая ряд ровных белых зубов, а потом отходит на один шаг назад и, немного приспустив джинсы вместе с нижним бельём, мочится на голову Чимина.
      "Знай своё место", — думает он, с наслаждением наблюдая за тем, как желтоватая и отвратительно пахнущая моча стекает по смуглому лицу.
      Чимин выглядит удивлённым. Сначала он отшатывается, но потом, опомнившись, покорно подставляется под струю, закрыв глаза и поджав пухлые губы. Он выглядит уязвлённым и униженным, однако не говорит ни слова наперекор.
      — Я рад, хозяин, — голос его звучит хрипло и тихо. — Я люблю вас.
      Хосоку хочется рассмеяться ему в лицо, ударить снова, но на сей раз он сдерживается. Встав рядом с массивной цепью, он жестом приказывает Чимину подойти ближе, и тот медленно подползает к нему на четвереньках, жалобно всхлипывая.
      Хосок надевает на него ошейник и довольно улыбается, осматривая свою работу. Сейчас, когда он видит грусть и боль Чимина, его настроение повышается. Он радостно улыбается и несколько раз хлопает в ладоши, а потом разворачивается и уходит из подвала.

Хосок возвращается к Чимину только через несколько часов. Тот сидит на полу, дрожа от холода и тихо плача. Как только дверь открывается, он поднимается и ползёт в её направлении, но цепь позволяет ему пройти только два метра.
      — Х-хозяин, — скулит он жалобно. — Хозяин, я так по вам скучал.
      Он всхлипывает, а потом принимается тихо выть, начиная плакать ещё сильнее.
      — Хозяин, заберите меня отсюда, — просит он. — Я буду стараться ради вас, я сделаю всё, что вы мне прикажете. Только, пожалуйста, не наказывайте.
      Хосок слабо улыбается. Его злость и отвращение к Чимину становятся немного меньше, хотя и не исчезают совсем.
      "Он быстро сдался, — думает он, подходя к нему и уже искренне гладя по голове. — Может быть, он не такой уж и бесполезный".
      Чимин принимается тереться о его ногу, всхлипывая. Он продолжает тихо выть и что-то невнятно очень быстро бормочет. В этот момент слёзы из его глаз начинают течь с новой силой.
      — Х-хозяин, — Хосоку удаётся разобрать только это слово, и он, вздохнув, снимает с Чимина ошейник. После этого он помогает ему встать и, крепко сжав его запястье, тащит в сторону двери.
      Они вместе поднимаются по лестнице и оказываются в тёплой комнате. Включенный телевизор работает тихо, а на экране мелькают персонажи из какого-то мультика. Они смеются, что-то весело обсуждают и выглядят абсолютно счастливыми.
      Хосок искренне не понимает, почему детям вообще разрешают смотреть подобные вещи, ведь все эти добрые мультики и сказки с хорошим концом и вежливыми персонажами, помогающими друг другу, учат верить в несуществующее чудо. Он по собственному опыту знает, насколько тяжело понимать, что в жизни на самом деле не бывает хороших вещей, и для него до сих пор остаётся загадкой то, зачем маленьких детей пичкают ложными надеждами.
      — Хозяин, я так устал, — бормочет Чимин. — Можно я где-нибудь сяду?
      Хосок отрицательно качает головой и указывает на дверь, ведущую в его спальню.
      — Вы хотите, чтобы я пошёл туда? — тихо спрашивает Чимин. — Там я смогу отдохнуть?
      Хосок кивает и ласково ему улыбается, после чего слегка подталкивает в спину. Они вместе заходят в его спальню, и Хосок тщательно закрывает дверь на замок, после чего прячет ключ в тумбочку. На лице Чимина появляется испуг, и это кажется жутко смешным.
      — Хозя... — Хосок не позволяет ему договорить, довольно-таки грубо зажав рот его рукой. Он толкает Чимина на кровать, после чего садится на него сверху, чтобы помешать уйти, и принимается связывать его заранее приготовленной верёвкой. Туго стянув его запястья, он переключается на ноги и, взяв распорку, застёгивает на лодыжках кожаные браслеты, прикреплённые к ней.
      Чимин дёргается только совсем немного, а потом покорно обмякает. Хосок видит в его глазах страх и невольно усмехается.
      Он задирает его ноги вверх, а потом, сплюнув себе на руку, небрежно размазывает слюну по судорожно сжавшемуся анусу и проталкивает в него сразу два пальца. Чимин вскрикивает и жмурится, начиная часто и шумно дышать. Из его глаз опять начинают течь слёзы.
      — Хозяин, — шепчет он. — Пожалуйста...
      Он замолкает, поджав губы, а потом, явно пересилив себя, шепчет:
      — Не останавливайтесь.
      Хосок двигает рукой быстро и грубо, желая причинить как можно больше боли. Он практически сразу же вставляет ещё и третий палец, заставляя Чимина болезненно хныкать, и широко улыбается, наблюдая за гримасой боли на его лице.
      — Х-хозяин, — с пухлых губ срывается стон. — П-пожалуйста... будьте нежнее.
      Чимин заметно краснеет и поспешно отворачивается в сторону. При каждом новом движении он всхлипывает и тихо повизгивает, дрожа всем телом.
      Но Хосок не выполняет его просьбу, начиная двигать рукой ещё быстрее. Впрочем, он уже совсем скоро устаёт и останавливается. Сняв с себя одежду, он снова сплёвывает себе на руку и размазывает слюну по своему уже возбуждённому члену. Чимин всё это время наблюдает за ним с нескрываемым ужасом, продолжая отчаянно плакать.
      Когда Хосок начинает пристраиваться к нему между ног, он испуганно вскрикивает:
      — Хозяин, пожалуйста, нет, — а потом громко воет, закрывая глаза. У него, судя по всему, начинается истерика, потому что он принимается вопить что-то бессвязное. У Хосока не получается разобрать ни единого слова.
      Он, не обращая внимания на крики, резко толкается вперёд и шумно выдыхает от удовольствия. Внутри Чимина оказывается горячо, влажно и очень узко, а полный боли и отчаяния вопль приятно ласкает слух. Хосок выжидает совсем немного, а потом принимается неспешно двигаться.
      Чимин сразу же сжимается, снова вскрикнув, и принимается дёргаться, жалобно поскуливая.
      — Нет, нет, нет, нет, — хнычет он. — Мне больно.
      Хосок морщится и отвешивает ему звонкую пощёчину. После этого Чимин перестаёт дёргаться и кричать, безвольно обмякая под ним сломанной куклой.
      "Ты не заслуживаешь того, чтобы с тобой обращались хорошо, — думает Хосок, снова начиная двигать бёдрами. — Ты не Юнги. Ты просто тупая и бесполезная тварь".
      Он постепенно ускоряется, учащённо дыша от удовольствия. Каждый новый толчок сопровождается тихим скулежом: даже после пощёчины Чимин не становится тихим. Впрочем, эти стоны Хосоку жутко нравится: они милые, приятные и возбуждающе-нежные. От них всё буквально трепещет внутри, а удовольствие становится только сильнее.
      Сразу ясно, что Чимину больно. А для Хосока это самое главное.
      Он упирается руками в кровать и принимается двигать бёдрами ещё быстрее, буквально вдалбливаясь в тело под собой. Толчки получаются грубыми, сильными и ритмичными, и вскоре Чимин начинает снова метаться по постели, пытаясь сопротивляться. Он громко воет, выгибаясь дугой, и принимается отчаянно рыдать, зажмурившись.
      Для Хосока это становится последней каплей. Он кончает, задрожав всем телом, а потом обмякает, наваливаясь на Чимина всем своим весом и вдавливая его в матрас. Часто дыша, он пытается собраться с мыслями и прийти в себя.
      — Больно, больно, — слышит он жалобное бормотание, и на его губах появляется довольная улыбка.
      Наконец, он всё-таки поднимается и выходит из Чимина, после чего, вытерев о простынь член, испачканный в сперме и крови, надевает нижнее бельё.
      — Вы отпустите меня? — вопрос вызывает у него смех. Хосок смотрит на Чимина снисходительно, широко улыбается, а потом отрицательно качает головой.
      "Не так быстро, — думает он. — Юнги мучился намного дольше, так что тебе придётся ещё потерпеть".
      Он направляется на кухню и берёт первый попавшийся под руку нож, после чего возвращается обратно в спальню.
      — Хозяин, — вскрикивает Чимин испуганно. — Пожалуйста, нет.
      Хосока это зрелище неимоверно радует. Он широко улыбается и, выронив нож на пол, принимается хлопать в ладоши, слегка подпрыгивая на месте, словно маленький ребёнок. Он беззвучно смеётся, а Чимин принимается вопить, отчаянно дёргаясь.
      — Я сделаю всё, что угодно, — кричит он. — Только, пожалуйста, не причиняйте мне вреда.
      Хосок через некоторое время снова становится серьёзным и, подняв нож, решительно забирается на кровать, после чего, не колеблясь ни секунды, вставляет лезвие в испачканный спермой и кровью анус.
      Громкий вопль, прозвучавший в этот момент, едва не заставляет его кончить. Чимин дёргается в конвульсиях, плачет и нервно кусает губы, явно сходя с ума от боли. На его лице появляется пугающая гримаса, а Хосок тем временем начинает медленно двигать рукой, наблюдая за тем, как испачканное в крови лезвие входит и выходит из податливого тела.
      Крики и стоны снова возбуждают его, поэтому он принимается слабо поглаживать себя через ткань трусов, глубоко и медленно дыша. Осознание того, что именно он сейчас делает, будоражит и заставляет его чувствовать себя счастливым. Сейчас он больше не вспоминает о смерти Юнги, хотя последние несколько месяцев думал только об этом.
      Чимин продолжает выть, извиваясь и дёргаясь, тем самым делая хуже только самому себе. Он дышат часто и шумно, закатывает глаза и поджимает пальцы на ногах. Всё его тело мелко дрожит, а Хосок беззвучно смеётся, продолжая двигать рукой.
      Ему приятно знать, что кто-то сейчас страдает из-за него. Он ощущает себя сильным и всемогущим, и это позволяет ему хотя бы на некоторое время забыть о том, каким жалким он был в тот момент, когда над Юнги издевались альфы.
      Впрочем, уже совсем скоро он останавливается и вытаскивает нож из тела Чимина, решив помучить его перед смертью ещё и другими способами. Вытерев лезвие о простынь, уже и без того безнадёжно испачканную кровью, он развязывает Чимина, после чего вонзает в его живот нож, с лёгкостью вспарывая нежную плоть.
      Новый крик получается уже не таким громким, как предыдущие: он больше напоминает какой-то жалкий скулёж, однако Хосоку всё равно нравится. Он жмурится с довольным видом, словно кот, а потом принимается резать дальше. Он делает это очень медленно, желая как можно дольше помучить Чимина, а тот уже даже не дёргается, безвольно обмякнув. Из его вялого члена струйкой вытекает моча, ещё больше пачкая простынь. Тупое лезвие тем временем разрывает мясо, и Хосок с восторгом наблюдает за этим зрелищем, отмечая, что ничего красивее в своей жизни не видел.
      "Хотя, пожалуй, Юнги был намного лучше, — сразу же поправляет себя он. – Да, так и есть".
      Отложив нож в сторону, он осторожно раздвигает края раны пальцами, а потом, жадно облизнувшись, запускает в неё руку, прикасаясь к внутренним органам. Они оказываются неприятными на ощупь: скользкими от крови и тёплыми. Хосок невольно вздрагивает, но, переборов отвращение, снова хватается за нож и принимается вытягивать из обмякшего тела петли кишок.
      "Время кушать, — думает он. – Сейчас, малыш, я тебя покормлю".
      Кишки постоянно выскальзывают из его пальцев, и он начинает злиться, мысленно проклиная всё на свете. Со злостью посмотрев на Чимина, лежащего на кровати с открытыми глазами, он поджимает тонкие губы и раздражённо несколько раз втыкает нож в его ногу, пытаясь таким образом успокоиться. Наконец, ему удаётся взять себя в руки, и он, сделав глубокий и шумный вдох, снова принимается пытаться вырвать кишки из обмякшего тела.
      С трудом, но у него всё-таки получается это сделать, и он, широко улыбаясь, переводит взгляд на застывшее лицо Чимина, широко улыбнувшись.
      "А ты, оказывается, красивый внутри, — мысленно хвалит его он. — Мне нравится".
      Он поглаживает спутанные мягкие волосы влажными от крови пальцами, пытаясь продемонстрировать таким образом свой восторг, однако Чимин на это никак не реагирует. Хосок хмурится, снова начиная злиться, но быстро берёт себя в руки.
      "Ты, наверное, устал, — думает он. – Ладно, ничего страшного".
      Он берёт кишки и принимается осторожно запихивать их в его приоткрытый рот. При этом он постоянно улыбается и мысленно бормочет:
      "Ешь, приятного аппетита".
      Его немного подташнивает, потому что кишки, как ему кажется, выглядят омерзительно: они синевато-белого цвета и чем-то напоминают змей. Тем не менее, он перебарывает своё отвращение ради того, чтобы закончить начатое.
      Правда, в рот Чимина практически ничего не влезает. Так, совсем немного, а всё остальное Хосоку приходится разложить у него на груди. И только после этого до него наконец-то доходит, что перед ним лежит уже не живой человек, а труп.
      Сразу же становится как-то грустно, и он досадливо поджимает губы. Издеваться над Чимином ему, без всякого сомнения, жутко понравилось, и он всем сердцем желает повторить это ещё раз, ведь, как выяснилось, мучая других людей и видя их боль, он забывает о своих проблемах и печалях.
      Это единственное спасение для него.
      "Я хочу снова забыть, — думает Хосок с отчаянием. — Я не хочу больше страдать".

Хосок сидит в кресле-качалке в гостиной, прикрыв глаза. Плед, которым он обычно закрывал свои ноги, валяется на полу неподалёку. На экране телевизора показывают какой-то фильм ужасов, но он не обращает на него особого внимания. Единственное, что его сейчас заботит — это вопли актёров, иногда доносящиеся из динамиков.
      Хосок пытается отвлечься, расслабиться, забыть то прекрасное ощущение, которое испытал в тот момент, когда мучил Чимина, но у него не получается. В голову снова лезут мысли о Юнги, и это не даёт ему покоя.
      Всё навалилось на него как-то сразу, а он совершенно не готов сейчас к новым испытаниям.
      Хосок тихо всхлипывает. Он медленно открывает глаза, и по его щеке скатывается крупная слеза.
      Ему кажется, что кто-то сейчас буквально пожирает его изнутри, разрывая на части. Кто-то очень злобный и жестокий, желающий причинить ему как можно больше боли.
      "Спасите меня, — мысленно кричит Хосок. — Я не хочу больше мучиться. Я устал".
      Он слышит, как кто-то открывает входную дверь, и догадывается, что Тэхён уже вернулся домой. Снова закрыв глаза, он откидывается на спинку своего кресла-качалки и старается получить наслаждение от медленных и монотонных покачиваний.
      — Хо, я дома, — Тэхён заходит в гостиную. — Боже, что с тобой случилось? Почему у тебя вся одежда испачкана в крови?
      Хосок продолжает сидеть неподвижно и даже не открывает глаз. Только его тонкие костлявые пальцы крепче сжимают подлокотники.
      — А где Чимин? — слышит он. — Это он сделал? Это он виноват?
      Актёры из фильма громко вопят, и Хосок невольно слегка улыбается, представляя, как медленно отрывает им руки и ноги.
      — Или это ты что-то с ним сделал? — голос Тэхёна сильно дрожит. — Хо?..
      Хосок продолжает игнорировать его, но глаза всё-таки открывает.
      — Где Чимин? — тихо спрашивает Тэхён. — Где омега, которого я тебе сегодня подарил?
      Хосок отрицательно качает головой, а потом снова закрывает глаза, начиная наслаждаться воплями актёров из фильма. Его воображение услужливо рисует красочные картины, на которых он насилует всех этих людей, а потом всячески издевается над ними, калеча их тела. Он видит окровавленные внутренности, ошмётки плоти и оторванные конечности. Сплошное месиво из крови и плоти.
      На очередной картине, возникшей у него в голове, изображены обезображенные трупы с перекошенными от боли лицами. У них сломаны руки и ноги, и обломки костей, разорвав нежную плоть, торчат наружу. Живот и грудную клетку пересекает огромная рана с рваными краями, и благодаря этому можно увидеть окровавленные внутренности.
      Все эти изуродованные тела когда-то были людьми.
      Но сейчас это просто вещи.
      Громкий вопль Тэхёна заставляет Хосока отвлечься от своих приятных мыслей и открыть глаза. На экране телевизора в этот момент появляется миловидный и худой парень-омега с растрёпанными волосами. Он оглядывается по сторонам, а из темноты на него смотрят десятки светящихся глаз.
      — Что это такое? — испуганно орёт Тэхён из спальни, и Хосок понимает, что труп Чимина был найден.
      "Всё в порядке, брат, не волнуйся, — думает он, слабо улыбаясь. — Не переживай. Теперь я знаю, что необходимо делать для того, чтобы мне стало лучше".
      — Х-хо, — Тэхён возвращается. Его лицо выглядит неестественно бледным, а руки очень сильно дрожат. — Это же не ты сделал?
      Хосок устало вздыхает, а потом, широко улыбнувшись, тыкает себя в грудь костлявым пальцем и принимается активно кивать.
      Ему кажется, что от Тэхёна не надо скрывать ничего, что тот ему обязательно поможет, ведь они вместе с самого детства и всегда выручали друг друга, если это было необходимо. Он всецело ему доверяет.
      Он даже не задумывается о том, что Тэхён может его предать.